ПНР И ПАМЯТЬ О КАТЫНИ

Катынская ложь была «основополагающей ложью» Польской Народной Республики (здесь подразумевается весь период с 1944 по 1989, хотя данное название было введено лишь в «Сталинской конституции» 1952 года). Власти делали все для того, чтобы правда о причастности СССР к Катынскому расстрелу не проникла в массовое сознание поляков. Непокорных настигали репрессии.

 

 

 

 

 

 

Учитывая огромные жертвы советского коммунизма, насчитывающие миллионы, число 21 857 убитых по приказу от 5 марта 1940 года не представляется столь запредельным, но слово «Катынь» стало символом по нескольким причинам. Существенное влияние оказал характер преступления, совершенного в отношении военнопленных, по всеобщему мнению, защищенных международными конвенциями. Многие из убитых были офицерами запаса и принадлежали к представителям интеллигенции, а в стране, насчитывающей в 1938 году всего 1,2% граждан с высшим образованием, такая потеря была особенно весомой. Более того, немцы предали широкой огласке обнаруженные в Катыни массовые захоронения польских офицеров, ранее содержавшихся в лагере в Козельске. Неизвестным, однако, оставалось местонахождение заключенных Старобельского и Осташковского лагерей, что давало повод для домыслов и надежд. Поэтому для большинства поляков Катынь стала pars pro toto советского геноцида в целом.

Важным элементом легитимности системы ПНР стала необходимость союза с СССР, обоснованная с идеологической и государственной точек зрения. В то время как марксизм всегда был слаб в Польше в качестве идеологической легитимности, данный союз нередко оправдывался обращением к гораздо более явственным категориям, таким как национальный интерес и соображения государственного порядка. В своем пропагандистском нарративе Советский Союз имел только благие намерения по отношению к Польше. Катынское преступление, показавшее истинное лицо Москвы, демистифицировало идеологию и свело отношения ПНР и СССР к позиции покоренного вассала и суверена, а правящую элиту ПНР — к роли слуги, представляющей интересы своего государя. Возможно, именно поэтому коммунисты практически до самого конца отстаивали ложь о Катыни даже тогда, когда уже отступились от многих других мистификаций.

 

1944–1956 ГОДЫ: ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ВЕРА В СОВЕТСКУЮ ВЕРСИЮ

 

Вплоть до 1990 советская власть упорно отрицала совершенные преступления и возлагала вину на Нацистскую Германию. Такая версия распространялась Советским Союзом также за рубежом, а в Польше навязывалась при участии властей ПНР. «Катынская ложь» получала широкое распространение как в цензурированной и подконтрольной властям ПНР прессе, так и в советских изданиях на польском языке. Уже в 1944 году был опубликован отчет советской комиссии Николая Бурденко, отправленной в Катынь с целью подтверждения кремлевской версии событий.

Помимо пропаганды на страже лжи стояли также цензура, Служба безопасности и уголовная политика коммунистического государства вместе с находящимися в его полном распоряжении судьями и прокурорами. Слова, принадлежащие одному сотруднику правоохранительных органов тех лет, наглядно отражают логику их действий в этом отношении: Мы судьи не от Бога. Если надо осудить, то осудим.

Лица, ставящие под сомнение совершение убийства немцами, чаще всего осуждались по статье 22 Декрета от 13 июня 1946 года (так называемого «Малого уголовного кодекса»): тот, кто распространяет ложные сведения, способные нанести существенный ущерб интересам польского государства или унизить достоинство его высших органов, подлежит лишению свободы на срок до 5 лет или аресту. Следовательно, существовало юридическое основание, позволяющее приговорить к тюремному заключению человека, который в частной беседе с соседями поделился своим сомнением относительно советской версии, а среди этих соседей был осведомитель, написавший донос. Бывало, что такое дело также рассматривалось Специальной комиссией по борьбе с нарушениями и спекуляциями (способной отправить подсудимого в исправительно-трудовой лагерь), приговоры которой не зависели от вердиктов суда.

Для поляков, живущих в стране, источником правдивой информации о Катыни и многих других событиях были западные радиовещательные станции (наряду с «Радио Свободная Европа» и «Польской службой Би-би-си» в пятидесятые годы было также популярно «Радио Мадрид»), а также семейные рассказы. Однако, учитывая царившие в сталинскую эпоху террор и преследования, семьи жертв Катынского расстрела, как правило, соблюдали предельную осторожность при передаче информации, особенно детям, которые могли сказать лишнее не в той компании. В те годы случалось также, что сами же эти семьи уничтожали памятные вещи, например, переписки из лагерей НКВД, из опасения, что они могут стать предметом подсудного дела или быть изъяты Службой безопасности во время обысков.

 

1956–1980 ГОДЫ: ЛОЖЬ В ТИШИНЕ

 

Известный анекдот о выступлении Владислава Гомулки, когда в 1956 году в офицерской школе его спросили о виновниках Катынского преступления, отражает изменение отношения правящей Польской объединенной рабочей партии. Гомулка заявил, что по одной версии виновна Германия, а по другой — СССР, но у него на этот счет своя версия, согласно которой обсуждение данного вопроса противоречит национальным интересам Польши. Быть может, это всего лишь слух, но даже несмотря на это, он отлично показывает то, что если раньше открыто придерживались советской версии, то после Польского Октября (1956) власти стремились заглушить Катынское преступление, предать его забвению, а не увековечиванию, в том числе и в лживой версии.

Тому же примеру последовала и уголовная политика: если за проповедование правды все еще выносились приговоры, то, как правило, условные. Были также случаи условного прекращения дела ввиду незначительного общественного вреда, нередко с возложением на обвиняемого обязанности оплатить судебные издержки. Делалось это, в том числе для того, чтобы замалчивать дела, поскольку суровые приговоры вызывали бурю негодования и могли иметь широкий резонанс.

С теми, кто публично (например, в разговорах с коллегами) подвергал сомнению официальную версию, Служба безопасности проводила так называемые «предупредительные беседы», призванные (показывая предположительное всеведение СБ) запугать и отвратить от такого поведения.

Против людей и кругов, открыто культивирующих память, применялись также различные неофициальные меры, что наглядно показывает история так называемой Катынской долинки — места рядом с памятником Gloria Victis, установленного в честь Армии Крайовой на Военном кладбище Повонзки в Варшаве. С конца пятидесятых годов там зажигали лампады в память о жертвах Катынского расстрела. Так, без огласки, продолжалось до ноября 1978 года, когда Янина Давидовска-Борова принесла туда икону Козельской Божией Матери вместе с бело-красными флажками. Эта декорация, которая впоследствии дополнялась, привлекла к себе внимание масс, что побудило автора идеи повторять ее регулярно. С того времени в апреле, 1 августа (в годовщину начала Варшавского восстания), 1 и 17 сентября (в память о немецком и советском вторжениях в 1939 году), а также 1 ноября там устанавливались похожие декорации. Воспрепятствовать этому пытались сотрудники Службы безопасности: они изымали лампады и кресты, а также проверяли документы и задерживали у ворот кладбище тех, кого подозревали в почтении памяти жертв Катынского преступления. По этой причине организаторы перебрасывали декорации через ограждение кладбища и проникали на его территорию через неиспользуемую калитку. Когда 13 апреля 1979 года группа членов Конфедерации независимой Польши во главе с Лешеком Мочульским возложила там цветы с бело-красной лентой, после их ухода ее подожгли сотрудники Службы безопасности. Подобное происходило в этом месте до конца существования ПНР. Неформальное и значительно менее известно место памяти, посвященное жертвам Катынского преступления, появилось также на Брудновском кладбище в Варшаве.

Порой тем, кто отстаивал правду, власти ПНР вменяли психические заболевания. Это произошло с Валенты Бадыляком, бывшим солдатом Армии Крайовой, который, протестуя против лжи о Катыни, деморализации молодежи и уничтожения ремесленничества, 21 марта 1980 года на главной площади Кракова совершил самосожжение незадолго до выборов в польский Сейм. Польское агентство печати сообщила тогда ложную информацию о его болезни.

 

ДОАВГУСТОВСКАЯ ОППОЗИЦИЯ — ОЖИВШАЯ ПАМЯТЬ

 

Развитие открытых и постоянных оппозиционных структур начиная с 1976 года (Комитет защиты рабочих, Движение защиты прав человека и гражданина, Конфедерация независимой Польши, Свободные профсоюзы) представляет особой еще один этап в борьбе с коммунистической ложью. Вместе с тем формировалось и независимое издательское движение (самиздат и издания, не получившие разрешения на печать от цензуры ПНР). Тема мученичества поляков на Востоке, в том числе Катынское преступление, заняла в нем видное место.

Брошюра под названием Катынь, опубликованная в 1977 году подпольным польским издательством и подписанная псевдонимами Й. Абрамски и Р. Живецки (это первая и последняя фамилии из Катынского списка, составленного Адамом Мошиньским — из раздела о Козельском лагере), выдержала впоследствии пять подпольных изданий и одно эмигрантское (Стокгольм 1979). Пожалуй, наиболее известной работой, посвященной данному вопросу и появившейся в Польше без цензуры, является История Катынского дела — брошюра Ежи Лоека (Леопольда Ежевского), изданная в журнале Głos в 1980 году. К 1989 году свет увидело пять подпольных изданий, а в 1989 году в Нью-Йорке вышло еще одно — уже легальное эмигрантское издание на английском языке. Катынская тема появлялась также на подпольных открытках и почтовых марках.

Формировались целые сообщества, отдающие дань память жертвам Катыни. В 1978 году в Кракове был основан Катынский институт (его главными деятелями были Анджей Костшевски, Адам Мацедоньски и Станислав Тор), который начал издавать Biuletyn Katyński. Год спустя деятели комитета открыто заявили о том, что Адам Мацедоньски является его официальным представителем, что привело к репрессиям со стороны Службы безопасности, но это, несмотря ни на что, не остановило деятельность института. В 1979 году по инициативе ксендзов Вацлава Карловича и Стефана Меляка (который стал председателем) в Варшаве появился Катынский комитет.

 

1980–1989 ГОДЫ: КАТЫНСКАЯ ЛОЖЬ В УСЛОВИЯХ БУНТА

 

Август 1980 года был переломным также и для увековечивания мученичества польского народа в СССР, символом которого стала Катынь. Легализация Независимого самоуправляемого профсоюза «Солидарность» (а впоследствии также Независимого самоуправляемого профсоюза фермеров и Независимого союза студентов) позволила печатать профсоюзные издания — помимо официально распространяемой, а затем цензурируемой еженедельной газеты Tygodnik Solidarność, публиковалось также множество изданий «для внутреннего пользования», которые не подвергались цензуре. Существование профсоюзных структур облегчало распространение печатных изданий, а атмосфера так называемого «карнавала свободы», как именовали 16 месяцев открытой деятельности «Солидарности» (до 13 декабря 1981 года), способствовала преодолению страха, который в тоталитарной системе всегда преследует человека, сталкивающегося с оппозиционными проявлениями, даже в виде листовок.

31 июля 1981 года, по инициативе Катынского комитета, в Катынской долинке был установлен первый в Польше монумент в память о жертвах расстрела — Катынский крест. Крест, тайно изготовленный в гараже Аркадиуша Меляка, брата и сподвижника Стефана Меляка, привезли на кладбище на... мусоровозе. Уже следующей ночью его изъяли оттуда «неизвестные», т. е. сотрудники Службы безопасности. В июле 1989 года ночью крест подбросили на Военное кладбище Повонзки, а в 1995 года он был снова установлен в Катынской долинке.

Военное положение, введенное в Польше в 1981 году, привело к тому, что такие инициативы снова ушли в подполье, однако полностью они не прекратились. Несмотря на то, что весьма эффективное подавление открытого сопротивления в декабре 1981 года стало успехом режима генерала Ярузельского, развитие подпольных структур в масштабах, не имеющих аналога ни в одной другой стране советского блока, формировало непрерывное, хотя и спящее, противостояние.

Тема мученичества польского народа на Востоке регулярно затрагивалась в прессе и подпольных изданиях, а также в зарубежных радиостанциях, вещающих на польском языке. Доверие к пропаганде властей ослабло. Можно предположить, что в официальную версию причастности Нацисткой Германии к Катынскому преступлению не верили даже сотрудники Гражданской полиции и Службы безопасности, стоявшие на ее страже из чистого цинизма.

Между цензурируемой официальной жизнью и политическими подпольными кругами в то время простиралась «серая зона» независимых, но открытых культурных инициатив, пользующихся покровительством приходов или университетских научных кружков. Испытывая трудности с пресечением деятельности подпольных структур, власти вмешивались в их работу все реже, довольствуясь, как правило, лишь сведением ее масштаба до церковной и академической среды, а, в некоторых случаях, агентурными проверками.

Катынский комитет, продолживший свою деятельность после военного положения, организовывал в церковных залах лекции, популяризировавшие данную проблематику.

В 1984 году ксендз Стефан Недзеляк, будучи в то время священником прихода Святого Карло Борромео на варшавском кладбище Повонзки, установил на внешней стене своей церкви мемориал в память о погибших на Востоке, представляющий собой крест, который был изготовлен на средства оппозиционного деятеля Войцеха Зембиньского. За счет пожертвований семей убитых на стене появились также мемориальные доски, а со временем это место превратилось в Святилище погибших и убитых на Востоке. По политическим причинам власти не реагировали на это напрямую, но Служба безопасности применила по отношению к священнику неофициальные меры (угрозы, избиение «неизвестными лицами», распространение слухов посредством агентуры). Однако запугать Недзеляка не удалось, и в октябре 1988 года прошла первая встреча Варшавской Катынской семьи, для проведения которой он предоставил свой приходской дом.

 

ПЕРЕЛОМНЫЙ 1989 ГОД

 

В ночь с 20 на 21 января 1989 года ксендз Недзеляк был убит, а его смерть, обстоятельства которой не выяснены и по сей день, рассматривается как отмщение со стороны коммунистов (возможно, какой-либо их фракции или Советского Союза) за активную деятельность, связанную с Катынским расстрелом. Если это так, то это было последним событием такого рода.

Переломный в политическом плане 1989 год сыграл также важную роль для памяти о Катыни в Польше. Правящая Польская объединенная рабочая партия приняла решение об отмене цензуры по данному вопросу, по всей видимости, осознавая, что на фоне планируемых уступок дальнейшее отстаивание лжи будет бессмысленным в политическом отношении. В январе 1989 года в концессионном католическом еженедельнике Zorza, издаваемом ассоциацией PAX, Енджей Тухольски опубликовал выдержку из списка убитых, ранее содержавшихся в Козельском, Осташковском и Старобельском лагерях, а также обращение к семьям погибших с призывом присылать сведения, дополнительные данные и опровержения. Данное обращение было разослано примерно 40 редакциям печатных изданий, большинство из которых его перепечатало. Обращение распространили также Polskie Radio и TVP. Вслед за этим текстом появилось множество материалов, посвященных различным аспектам Катынского преступления, особенно в концессионной католической прессе (Kierunki, Ład). В июне 1989 года свет увидела опубликованная издательством Książka i Wiedza работа Чеслава Мадайчика под названием Катынская драма, в которой были использованы некоторые документы из немецких архивов, впервые в официальной историографии ПНР.

Если дата 4 июня 1989 года, когда в Польше состоялись первые полусвободные парламентские выборы, считается символическим концом ПНР, то «катынская ложь» начала угасать еще до этого момента.

 

Томаш Щепаньски, историк, писатель, публицист, сотрудник Катынского музея — филиала Музея Войска Польского в Варшаве